Размышления сельского парня о ходжах насреддинах

Едва услышав звук карнаев, сурнаев и барабанов, я хватаю фотоаппарат, и выбегаю на улицу. Двор у нас большой, из нескольких четырехэтажных домов. Праздник начинается как раз в соседнем подъезде. Это родственники жениха пришли с дарами к невесте и привели оркестр национальных инструментов, чтобы все в округе знали о будущем счастье.

Зрелище очень красивое, с соблюдением вековых обрядов. Я начинаю снимать происходящее, как вдруг чувствую чью-то ладонь на плече:

– Зачем снимаешь?

Оборачиваюсь. Это кто-то из родственников невесты интересуется.

– А, не обращайте внимания. Я потом продам фотографии.
– Продашь? Кому? За сколько? – округляются глаза родственника невесты.
– Есть у меня один канал. В прошлый раз за каждую фотографию мне по триста баксов отвалили, – отвечаю я, продолжая щелкать затвором.
-Постой, постой, – становится передо мной родственник, заграждая съемку широкими плечами. – Как за триста? А это… нам то, что-нибудь с этого будет?
– Что «что-нибудь»? –  типа не понимаю я.
– Ну… доля нам с этого будет какая? – уточняет широкоплечий.
– Нее, доли не будет. Зачем? Это же я снимаю, а не вы.
– Нет,  тогда не снимай! – заканчивает беседу родственник невесты. – Не снимай, говорю. Я запрещаю!
 
Да, я злой. И пишу иногда зло. Но остановиться не могу. Я не знаю, есть ли такое явление еще где-то, кроме Бухары. Наверняка есть. Возможно даже, есть всюду. Но именно у нас это носит характер эпидемии. Стоит только услышать что-то про деньги, как у коренного бухарца, включая меня, загораются глазки, и течет алчная слюна. Хотя, думаю, и ежу понятно, что карточки с карнаями и сурнаями кроме меня самого никому не нужны, и снимал я в стол, про запас. Но, услышав про мифические три сотни баксов за штуку, у родственника невесты начисто пропало здравомыслие в предвкушении возможности поживиться на чужом труде.
 
Два года назад в Бухару приезжала группа московских туристов. Я разместил их в гостинице, более-менее отвечающей их требованиям. А требовалось по высшему разряду: «Цена не имеет значения». Найдя в городе похожее проживание, я стал договариваться с менеджером и директором в одном лице. Цена указана была в долларах США, но платить нужно было в узбекских сумах по курсу Центрального Банка РУз. В итоге получалось экономии процентов на 25-30, если обменять эти доллары на черном (Крытом) рынке. Ну, договорился я значит, разместил дорогих гостей, и живу себе преспокойненько своей дальнейшей жизнью. Когда пришла пора расплаты (за жилье), лидер группы звонит мне на мобильный:

-Друг, ты же говорил, что нужно будет платить в ваших сумах по курсу Центрального Банка?
– Так и есть. А в чем проблема?

Проблема оказалась в том, что директор и менеджер (как мы все помним, это один и тот же человек) увидел, насколько обеспечены мои гости и решил с них содрать самыми настоящими хрустящими иностранными банкнотами. Оно и понятно. Гости в вечерних прогулках по городу покупали старинные ковры, сувениры и декоративные золотошвейные халаты, и у хозяина гостиницы дрогнуло сердце и карман. Правда, мое вмешательство не входило в его планы, а в мои – надувательство московских друзей.

– А что, давно вы стали брать за проживание долларами? – тупо поинтересовался я, доставая мобильник.
– Ну, это… как это… А куда вы хотите звонить? – расплылись и покраснели щеки менеджера.
– Да вот. Хочу поинтересоваться у моего друга. Он как раз курирует гостиницы. С каких пор стали брать оплату не в национальной валюте, – делаю вид, что ищу в записной книжке чей-то номер.
– Эээ… подожди… Зачем сразу звонить? Эээ… мы же все земляки. Тут ошибка вышла. Все правильно, только в сумах. По банковскому курсу.

Это хорошо, что я приехал вовремя. Ведь москвичам, по сути, было все равно, в какой валюте заплатить, а хитро-мудрый директор мог разжиться еще на тридцать процентов.
 
А вот этот случай вообще характерен для бухарского базара, как никакой другой.

Иду я по базару, зевая, ищу спортивный костюм. Я уже представляю, какой костюм мне приблизительно нужен, я такой видел у соседа.

– Э, дарагой! Ишьешь чьего та? – хватает меня за рукав обнаглевший барыга. Я оглядываюсь на него, потом на его прилавок, и вижу среди прочего барахла ряд со спортивными костюмами.
– Да, мне спортивка нужна, но такой у вас нет, кажется, – оглядывая ассортимент, отвечаю продавцу.
– Как ньеть? У миня всье ест! Какой спартифка нюжин?
– Мне нужна спортивка из плащевой ткани. Желательно темных цветов.
– Эй, падажди. Я щас! – отвечает продавец и убегает куда-то, доверив прилавок барыге-соседу.

Я закуриваю сигарету, и жду продавца. Через пять минут тридцать девять секунд продавец появляется счастливый и счастье его передается мне, ведь на согнутой руке он несет аж две спортивки сразу.
– Я тьвой размерь приблизитилна понил! – говорит он и протягивает мне обе.

Я примеряю спортивку черно-красной расцветки и начинаю торговаться с деловитым барыгой.

Тот еле-еле скидывает мне цену на пять процентов от задранной, и я ухожу счастливый, купив спортивный костюм по цене костюма Дольче&Габбана.
– Тьебе панравилса? Точни панравилса? Сматри, абратна не вазму! – предупреждает меня в след продавец.

Побродив по рынку, в соседнем ряду я вижу точь-в-точь такие же костюмы, какой я только что приобрел по потолочной цене. Спросив стоимость у продавца, я убеждаюсь, что купил в полтора раза дороже, чем мог бы, а поговорив еще минуту, я понял, что именно у него брал мой шустряк товар на продажу и только что вернул ему одну из не купленных.

Я возвращаюсь к первому прилавку и кладу покупку на стол.

– Чьто случилса? Я же скязал, что абратна не принимаится тавар, –пробует вякнуть продавец.
– Хочешь, докажу, что принимается? – отвечаю я ему, и снова достаю свой мобильник.

Я всегда достаю свой мобильник, когда хочу решить вопрос мирно. Это работает в девяноста девяти процентах из ста. В Бухаре не очень любят, когда правые граждане хватаются за мобильник, особенно, если сами не правы.
 
Я не знаю, откуда в нас, в бухарцах, такое стремление, обязательно разжиться на чужом. Возможно, это всего лишь трудности сложного времени. Но, что-то подсказывает мне, что национальная бухарская черта уходит корнями в далекое прошлое, когда жили национальные герои.

Во всех странах мира ставят памятники национальному герою: в Италии – великим кондотьерам и капитолийской волчице, выкормившей двух мальчиков, в Москве – Минину и Пожарскому, руководителям народного ополчения, в Ташкенте – Амиру Темуру, завоевавшему когда-то очень много разных территорий. И только в Бухаре в самом центре города красуется памятник Ходже Насреддину, вору, мошеннику и проходимцу, занимавшемуся нечестным отъемом денежных средств у преуспевающих предпринимателей.
 
Анзор Бухарский,
Специально для Anhor.uz

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции