Субботние заметки психолога

1. О поддержке, 
или Студенческая практика.
 
На третьем курсе практика у психологов ТашГУ проходила зимой. Моя преподавательница договорилась с психодиагностом, и я ездил к ней в психдиспансер на Пионерской.
 
Зима выдалась холодная, и от дороги к зданию через пустырь вела тропинка в снегу. Я уже прошёл полпути к диспансеру, как вдруг от него какой-то тип побежал мне навстречу. Впервые в жизни я шёл в заведение со словом «псих» в названии и видел, что кто-то бежит оттуда на меня. Бежит из ПСИХ диспансера!
 
Мигом я оказался на обочине, уступая дорогу. А когда он промчался мимо, даже не взглянув на меня, то я обнаружил, что стою в глубоком снегу в пяти шагах от тропинки. Потом пришлось выковыривать из ботинок снег.
 
Впечатлений от практики было много. В последний день я даже забыл про важную вечернюю встречу в городе. А когда вспомнил, быстро оделся, от души поблагодарил наставницу и помчался к остановке.
 
Был зимний вечер, уже зажглись фонари у диспансера и у остановки. В середине заснеженной тропинки было темнее. Там навстречу мне шёл какой-то парень. Посмотрев на меня, он сошёл в снег и сделал несколько шагов в сторону. А когда я уже добежал до остановки, не успев на автобус, то оглянулся. Он все ещё стоял в снегу и смотрел мне вслед. Тут я вспомнил, как на бегу уже ругал себя за опоздание, и предвкушение предстоящей неприятности, должно быть, так отражалось на моем лице, что могло испугать встречного. Бежал-то я из Психдиспансера!
 
Друзья, ожидая меня, уже замерзали на остановке. «Потом мы разговаривали, а я смотрел на их лица, мысленно прикидывая, что если они сойдут с ума, то какая именно болезнь будет у каждого». Признаться, я нескоро отогнал от себя это изумившее меня наваждение.
 
Подошёл автобус, мы поехали. Ребята говорили о чём-то, а я все больше понимал, что не хочу идти в патопсихологи, не хочу иметь мрачные мозги психбольничного психолога. Лучше изучать психику здоровых людей и помогать им строить гармоничную, счастливую жизнь.
Но это было вечером последнего дня практики.  А утром первого я знакомился со своей новой наставницей.
  
В каждой психушке был патопсихолог. С помощью своих сложных методик он устанавливал или подтверждал диагноз, и затем врачи-психиатры брались за лечение. Мне повезло — постепенно открывались отточенный интеллект и гигантская эрудиция моей новой наставницы. Вскоре она уже восхищала меня умением интерпретировать оговорки и мимику больных, хотелось ценить каждое её слово.
 
Она рассказала мне про первую на сегодня пациентку. И первую в моей жизни.
Гузаль, 22 года, отец-доцент умер в её детстве, росла она с матерью, опекаемая дядей — маминым братом. Слабая нервная система, медлительная, необщительная, любила читать и вышивать. Жили в центре города среди семей преподавателей.
 
В 18 её взял замуж однокурсник, и она переехала в дом его матери. Дом был за городом, в каком-то посёлке за куйлюкским мостом. Ездить на учёбу приходилось вдвое дольше, чем раньше. И вставать намного раньше. Вдобавок свекровь потребовала до ухода подметать в большом дворе и огороде опавшие листья. Гузаль робко предложила перенести это на вечер, но услышала, что вечером нормальную жену ждут другие обязанности.
Молодой муж полностью подчинялся матери, а, оставаясь с Гузаль наедине, не мог понять, что значит давать душевное тепло, поддерживать заботливым словом.
 
Как-то Гузаль после занятий заехала к родителям, но потом выслушала гневные слова от свекрови. В итоге родным пришлось навещать девушку. Но это не были привычные им обнимашки и разговоры о задушевном – свекровь устраивала ритуальные осиделки, приглашая своих пожилых соседок. И все они чинно сидели за столом вместе с мамой и дядей. Невестке оставалось готовить и подносить угощение. Встреча с родными превращалась в демонстрацию хозяйственности невестки. Пожилые соседки чаёвничали допоздна, когда маме с дядей нужно было уже уезжать. Но всё-таки они успевали хоть немного подпитывать душу девочки любовью.
 
Гузаль была уже два года замужем, когда вдруг умерла её мама. Узнав об этом, она не плакала, ничего не говорила, молчала несколько дней, не выходя из комнаты. Не была ни на похоронах, ни на поминках — сидела и молчала, уставясь в стену. Через несколько дней соседка убедила свекровь не бояться «опозорить» семью и вызвать психиатра. Затем девушку госпитализировали, поставили диагноз. Когда, подлечив, её привезли домой, то говорила она реже, а действовала медленнее. С учёбой стало совсем тяжело, и она была отложена «на время».
 
В следующие два года свекровь несколько раз была взбешена медлительностью Гузаль и говорила ей, что взяли её замуж уже подпорченную. Пожилой дядя Гузаль старался навещать девушку, но приезжать ему было сложно. Через два года после своей сестры умер и он. Гузаль было двадцать два года. И реакция её была такой же. Ее опять госпитализировали. Врачи констатировали, что ей гораздо хуже, чем в прошлый раз.
 
Через какое-то время я её увидел. Санитар открыл дверь. На пороге стояла девушка в халате, она отрешённо смотрела куда-то вперёд, мимо нас, двух психологов. Затем медленно повернула голову к хозяйке кабинета, пригласившей ее войти и сесть, и посмотрела на неё.
 
Кабинет психолога был на первом этаже. Я сидел боком к окну, Гузаль села лицом. Раздались шаги, и за окном показался неспешно идущий мужчина. Как только он появился в окне, Гузаль стала смотреть на него, а когда он исчез за стеной, её голова продолжала поворачиваться ему вслед, и глаза, словно сквозь стену, продолжали следовать за его продвижением. На пути её взгляда сидел я, но и сквозь меня она смотрела на того человека. Такого я ещё не встречал.И только когда взгляд упёрся в стену, отделявшую нас от соседнего кабинета, голова остановилась. Словно сквозь две стены ей уже было не видно.
 
Потом я, с помощью изученных в университете методик, долго ставил ей диагноз. Вывод мой оказался очень мрачным. Затем её увели, и наставница разбирала мою работу, подтвердив первый в моей жизни диагноз. Это было важным для меня событием, но в душе вместо радости, конечно, была грусть.
 
А потом я шёл по той же тропинке и думал, как много есть людей с хрупкой, ранимой психикой, доломать которую легче лёгкого. Даже и не заметив этого. Или сказав удивлённое «А чё я сделал?». И о том думал, что видел вроде бы женщину с семьёй, а на самом деле – одинокую круглую сироту, которой для выживания не хватило не то что любви, а простого тепла и внимания.
 
Андрей Толоконников
Фото автора.