Субботние заметки психолога. О легкомысленности, или Как быть спасателем

Пляж оказался удивительно большим, он обслуживал и станицу, с толпами понаехавшей с севера родни и соседнюю зону отдыха. Поэтому для него полагался настоящий спасатель.Вместо вышки был вкопан столб с приколоченными обрубками веток вместо ступенек. Я слазил наверх. Там на небольшом ограждённом помосте был прибит пенёк для сидения. Уже раскалённый на солнце. Так я не договаривался.
 
Надо было качать права. А для этого – подтвердить шефу мою ценность. Я залез в кузов и за коробками переоделся в плавки, спрыгнул на землю и, пробежав по песку, с разбега нырнул, проплыл под водой метров тридцать и, восстанавливая дыхание, вернулся на спине. Потом подошёл к его машине и, важно кивнув, сказал одобрительным голосом: «Хорошее место, потенциальная спасаемость не ниже четыре и семь. Так что всё будет нормально». «И вот ещё что. Для опытного спасателя надо доделать вышку под нормативы ГОСТа»
 
Вскоре плотник к ограждению помоста прибил лёгкий навес от солнца, спинку к пню, снизу оградил пол планками, и можно было не бояться, что мои карандаши и фляжка будут скатываться. А, главное, к переднему ограждению прибил наклонную фанерку с планкой снизу, «чтобы не падали инструкции ОСВОДа, которые надо постоянно перечитывать». Вместо несуществовавших инструкций туда надолго лёг толстенный учебник Ярошевского, так как пятёрку по истории психологии мне поставили авансом, под обещание сдать экзамен осенью.
 
Человек я был тревожный и читал его только, когда в воде никого не было. А потом привык и навострился одним движением головы озирать реку, а затем быстро смотреть в книгу, читая по три фразы. И опять смотрел на реку, усваивая прочитанную мысль.

Но на одной фразе я споткнулся и перечитывал её дольше, чем другие. Зато запомнил я её на всю жизнь: «Лейбниц разграничил перцепцию и апперцепцию, понимая под первой презентацию содержания (единого в сущем), а под второй — его осознание, являющееся таким же динамическим процессом, как и всё остальное во внутреннем развитии монады».
 
Вот тогда и раздались крики. Истошные крики. Я быстро посмотрел, откуда, сбросил футболку и очки и за секунду слетел с вышки на песок. Сердце стучало и бежал я как барьерист, еле перепрыгивая головы загоравших людей, которые уже сели. В конце у воды мне полагалось оттолкнуться и, пролетев несколько метров над водой, дальше домчаться кролем. Но последняя перед водой дама вдруг зачем-то стала вставать, ударившись о мои пролетавшие над ней голени.

Приземлился я на ладони и колени, чуть не вывихнув правую руку. Хорошо, что на песок. Хотя, и мокрый. Но от скорости я проехал по нему, содрав кожу и тут и там. Затем боком свалился в воду, которая обожгла ободранные места. Тут же вскочил, оттолкнулся ногами от мелкого дна и, шипя нехорошие слова, загрёб вперёд.
 
Ещё когда я бежал по пляжу, то без очков смутно увидел вдали над рекой на расстоянии около сорока сильных гребков три взметнувшиеся невысоких столба. Человек с такой силой колотил по воде, что от обеих рук взметнулись фонтаны брызг, а сам он высоко поднялся над водой. Но сделал он это зря, ибо это неизбежно зашвыривает под воду.

Так с ним и случилось. Для скорости плыл я не глядя, и когда разок поднял лицо из воды и бросил быстрый взгляд вперёд, над водой не торчало ни раскрытого рта, жадно хватавшего воздух, ни даже затылка. Но когда до него оставалось около пяти гребков, вдруг кто-то сбоку коснулся моего правого бедра. Нежданные прикосновения из-под воды всегда пугают. Я отскочил в сторону, затормозив, и тут же повернувшись лицом.
И понял, что это был тонувший, который случайно задел меня рукой. Я чуть было не проплыл мимо, потеряв его на глубине. Видимо, адреналин сделал мои гребки более мощными.
 
На поверхности расплылось большое тёмное пятно шевелящихся на речной ряби волос. Это была женщина. А в середине этого круга был маленький посветлее: голова уже ушла под воду и уходила всё глубже, затягивая волосы с поверхности туда, где нечем дышать.
Эта картина завораживала: большой чёрный круг уменьшался на глазах, словно напоминая, что когда он превратится в точку, жизнь её закончится.
 
Но он не превратился в точку – воду в его середине приподняло, и из неё высунулась голова. Рот оставался под водой, а лицо закрывали волосы, в которых был только один узенький светлый просвет. В нём был виден только зрачок.
Стало ясно, что вынырнула она в последний раз – на поверхности с обоих боков от головы прекратилось бурление воды, значит, руки уже перестали трепыхаться.
 
Я ударил по воде ногами и прыгнул схватить её за голову, раскрыв ладонь, чтобы не ткнуть в глаз, но она уже вся ушла под воду. Пальцы всего лишь царапнули её по лбу, и в них осталась только тонкая прядь волос. Рука дёрнулась ко мне и вслед за неё голова, но рывок был слишком резок и волосы оборвались, оставшись в кулаке. А голова, слегка мотнувшись ко мне, опять ушла под воду.
 
Я быстро сунул руку вниз куда-то в тёмное пятно. Удалось схватить плечо, попав большим пальцем под ключицу. Я сжал пальцы сильнее, чтобы резко выдернуть её из воды, но тут же мою руку снизу схватили за бицепс и резко дёрнули вниз. От испугавшей  неожиданности мой пресс сжался, и я выдохнул воздух.

И не успел я ещё уйти под воду, как её вторая ладонь ударила меня по лицу, проехала по нему вверх, больно зацепив ноздрю, и вцепилась в чуб. Или это называется чёлкой? Вцепилась так, что чуть волосы не вырвала.  Но, к сожалению, не вырвала, а потащила меня вниз. Всё это было настолько неожиданно, что сильнейшая паника вырвалась изнутри, захлестнув мозги и лишив трезвого соображения, сковывая туловище и заставляя конечности хаотично дёргаться.

Тем более что, попав под воду, я увидел страшную картину: большой круг длинных волос, как у Медузы Горгоны или как в будущем фильме «Звонок», колыхались, заполняя всё пространство вокруг мертвенно-бледного лица. Глаза были прищурены и недвижны и смотрели сквозь меня. Казалось, что они стекленели. Но, главное, рот был приоткрыт. И это под водой! Она погружалась, цепко держа мой чуб.
 
Дёрнула она меня за волосы с такой нечеловеческой силой, что подбородок прижало к груди, а тело развернуло спиной кверху. Видеть теперь я мог только тьму дна и её ступни. И тут дошло, что погружаясь в воду, я только что импульсивно выдохнул весь воздух. Пустота в лёгких уже стала давить изнутри на глаза, словно выпучивая их наружу. Скоро в лёгких начнётся жжение, заставляющее пресс сжаться так сильно, что рот откроется.
 
Я выкрутил свою руку из её захвата. Ноги отчаянно заработали, и живот выгнулся вперёд. Я увидел сначала её тело, а потом и лицо. На нём теперь была такая ужасная гримаса последних секунд перед смертью, что мою голову от страха инстинктивно оттолкнуло назад, так что чуб в её руке затрещал.

Я изогнулся ещё больше, поворачиваясь на спину, и с силой с двух сторон ударил её пятками по рёбрам. В воде сила удара уменьшалась, и оставалось только сдавливать её бока. Но и этого хватило, ибо ноги пловца – неслабая штука, – при ударе её лицо дёрнулось вверх и изо рта наверх пошла крохотная цепочка из нескольких маленьких пузырьков воздуха. Может быть, последнего в её лёгких.
 
Ошеломление от нежданного коварства прошло, заменившись чутьём пловца – чётким осознанием того, что для выживания с пустыми лёгкими у меня осталось несколько секунд. Несколько секунд до того, как откуда-то снизу из лёгких захлестнёт голову окончательно отключающий волю ужас.
 
Руки дёрнулись ко лбу, и ногти больших пальцев воткнулись в её запястья. И её пальцы тут же разжались. Затем замахал ногами  и пошёл наверх, метра полтора до воздуха. А потом с хрипами хватал его, не в силах насытиться.
 
Но эта особа только казалась оцепеневшей – из своей тьмы она словно с того света опять вцепилась в меня, обеими руками за ногу между коленом и ступнёй. Мне было уже не до сантиментов и оставалось только озверело ударить её второй ногой. По касательной пятка попала в нос, такой же, как мой, у которого она недавно чуть не разорвала ноздрю.
Перед её лицом сразу же возникло розовое облако. Пальцы разжались, но руки остались в том же положении, словно они вцепились в ногу или палку. И, не шевелясь, она стала медленно опускаться ко дну. Будто держа перед собою знамя. Вокруг застывшего бледного лица шевелились чёрные даже на фоне тёмного дна волосы.
 
Всё это новое моё погружение заняло, наверное, пару секунд, и я вынырнул дальше жадно заглатывать воздух, взахлёб и с хрипами. Хотелось только одного – дышать, дышать, дышать… И больше не опускать голову в эту кошмарную воду, где есть только смерть.
Но внизу опускалась на дно эта несчастная, уходя из жизни.
 
Я заглотнул как можно больше воздуха и нырнул. До неё было не так далеко. И она всё так же держала скрюченные руки перед грудью. Я опасливо подплыл к ней сзади, схватил волосы в пучок и изо всей силы резко дёрнул вверх. Она стала подниматься. Потом я ещё поддал ей под зад коленом. Зад был мощным —  колено утонуло в нём. Но оказалось, что поработал им я зря – в отличие от таза и ног подъём головы замедлился. И в итоге, затормозив, она легла горизонтально.

Я быстро проплыл мимо и уже сверху дёрнул её за загривок. И наши головы поднялись над водой. Но для неё это уже было бесполезно – из приоткрытого рта понемногу стекала вода, наверное, уже заполнившая лёгкие. Скоро вода из её лёгких всосётся в кровь, и за две минуты разбухшие клетки крови лопнут, лишив её шанса вернуться.
 
Сквозь слегка приоткрытые щёлки виднелись застывшие зрачки. Губы казались синими, а нос был разбит. Разбит мною. Нос женщины. На меня уже накатило изнутри: «Это ты её ударил, оттолкнув от воздуха, которого ей не хватило для жизни!»
Я мотнул головой, прогоняя всё это, ибо страдать было некогда, намотал её измученные волосы на кулак и попробовал плыть к берегу, лёжа на спине. Как и она.
 
Но не тут-то было – тошнота дошла до предела, меня замутило, и в руках появилась слабость. Да такая, что кулак бессильно разжался и волосы, размотавшись и соскользнув с него, вместе с её головой ушли под воду. Я не чувствовал рук, словно их не стало.
Отчаяние стало таким, что оставалось только истошно кричать внутри себя, заглушая всё.
 
Быть в воде без рук было страшно, но я знал, что крепкие ноги пловца дотянут меня до берега. Но плыть один я не решился, боясь позора.
Уж лучше было нырнуть. И я решился. Она опускалась вертикально, и до головы было уже полметра. Я боялся, что без рук с большей глубины будет невозможно подняться вдвоём, поэтому скорее метнулся к ней и, ударившись носом о череп за ухом, вцепился в ухо зубами.
А потом рванул его вверх, отчаянно работая ногами, в которых от перегрузок уже начал  чувствовать приближающуюся слабость.

На поверхности оказалось, что мой подбородок касается её щеки, и я держу её лицом в воде. Тогда сунул ступню ей между ног. Там оказалось очень мягко, но на посторонние мысли меня это не пробило. И пока она «сидела» на моей скрюченной ноге, осторожно расцепил зубы и, быстро повернув свою голову, закусил ухо с другой стороны. В нём что-то хрустнуло, и во рту появилась вкус крови.
 
Если бы я был один, то лёг бы горизонтально, чтобы дать уставшим ногам передых. Но приходилось их ещё больше утомлять, чтобы поддерживать над водой две головы, а, точнее, два носа. Зачем-то я тратил силы и на её нос. Но и ноги и тело постепенно слабели, потому что меня продолжало тошнить и мутить. Руки всё ещё бессильно висели, всё лицо было в её волосах, а от её уха во рту я чувствовал мерзкий вкус чужой крови. В голове вертелась мысль «У меня во рту часть трупа? Окровавленная часть трупа?»
 
Я пытался отвлекаться от неё, понимая, что если меня вырвет, то сил не останется ни на что. Но отвлекаться было трудно. А потом пришло холодное понимание: «Уже очень скоро вслед за руками ослабнут ноги и живот. И мы оба пойдём ко дну. А ради чего? Ради того, чтобы труп ждал, что люди вытащат его не со дна, а с поверхности?».

Я понимал, что это и есть правда и что, держа её, я приближаю свой конец, но ещё страшнее было решиться выпустить изо рта это облепленное волосами ухо. Как мне казалось, холодеющее. Мой нос был уткнут в её щеку, дышал её запахом, и от этого казалось, что даже мёртвая, она доверилась мне. Но я знал, что надо скорее решаться и от этого долгий внутренний крик отчаяния ещё громче разрывал голову.
 
И вдруг меня сзади крепко схватили за шею. С такой силой, что можно было держаться на воде, не размахивая ногами. Перед глазами была только голова моей бедолаги. Но и её схватил другой парень и с криком «Отпусти!» оттащил от меня. Затем так же сзади подплыла крепкая женщина и переняла мою шею, а оба мужчины спешно потащили к берегу мою подопечную.

Две сильные женщины добуксировали меня до берега. Там у воды уже пытались откачать мою «знакомую». Между ног сгрудившихся зевак был виден её бледный бок с большим синяком. Но больше у меня не было сил интересоваться ею. Почти на четвереньках прочь от людей зигзагами я доковылял до границы пляжа и свалился под стоявшим у воды деревом. Там меня мутило, тошнило, рвало, трясло целиком и дёргало по частям. Текло и из носа и из глаз, а изо рта вырывались лишь прерывистые всхлипы.

Потом перед глазами появился мой диван, стоявший в далёком ташкентском доме между книжных шкафов. И ведь я мог провести на нём всё это лето, сладко потягиваясь и радуясь чтению. И общаясь со старыми друзьями. И отдыхая от сумасшедшей учёбы сразу на двух факультетах, когда с января до мая надо было сдать на пятёрки сорок экзаменов и зачётов. «Куда ты попёрся, безмозглый идиот?» – орало изнутри. Но ответа не было. К тому же я не был феминистом, и меня коробило, что одна женщина чуть не утопила меня, а другая спасла.
 
А потом я уснул. Ноги лежали на мелководье, а тело в тени на траве. И пока я спал, те четверо питерских спортивных туристов, уже умело откачав бывший труп, положили «его» в скорую, прикатившую из райцентра, и последили за порядком на пляже. Но перепуганный народ уже и так его покинул.
 
И я так и не узнал, сколько времени она не дышала, было ли это рекордом или просто моя «борьба» с ней показалась мне вечностью.
А потом эти добрые ребята научили меня говорить начальству, что вытащил я её из-под воды уже задохнувшейся и тут мне помогли другие. И втолковали, что тонущий смертельно опасен. Подплывать к нему надо сзади, и не церемониться, можно даже оглушать ударом в голову.
Тут-то я и вспомнил слова анапского пляжного шефа про то, что им нужны самбисты.

Нашему начальнику я предложил представить ленинградцев к медали «За спасение утопающих», но потом узнал, что ему было не нужно такое внимание к его пляжу, и он спустил дело на тормозах.
 
А историю эту я никому никогда в жизни не рассказывал, сейчас – впервые. Она всегда была одним из множества почти полностью забытых случаев.
 
 
Андрей Толоконников.
Фото А.Гросдидье

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции