Памяти Галины Костиковой

Галя

За глаза мы с Лолой ее называли «Галя», в лучших традициях учеников и самых лучших учителей. «Наша Галя», «Галя звонила…», «Галя меня убьет…», «Галя видела?». 

Галя видела. Она это умела лучше, чем кто-либо другой.
 
Меньше всего мне хочется писать некролог, находить прилагательные в превосходной степени, посыпать ее образ пасхальной крошкой, — она не простит. Потому что самая выпуклая ее черта характера  — искренность. Она не фальшивила никогда,  не улыбалась в глаза, если не хотела, не боялась иметь врагов. Маленькая, рыжая женщина без возраста была слишком смелой для своего роста. Многие из ее врагов до сих пор у меня в картотеке под литерой «ноль» —  это значит, что я обойду их. Не кивну, не поздороваюсь, не буду на них работать.  Слишком высоко  мое доверие к ее оценке. Эту оценку она выносила не поверхностно, она должна была вначале поверить и ошибиться, затем присмотреться, затем собрать портрет. И только потом выносить решение и оно всегда было справедливым.
Попробуйте дожить хотя бы до пятидесяти, и остаться интересным для людей. У большинства это вообще никогда не получается. А Галя была интересной, с ней было увлекательно людям любого возраста. Она не грузила воспоминаниями и поучениями, она выуживала из прошлого либо значимое, либо смешное.  Ее и не было в этом прошлом, она жила в настоящем, чутко реагируя на все, что происходит. Ее интересовал сегодняшний день. Мало кто знает, но «Аргументы и Факты» пришли в Узбекистан только благодаря Галине Александровне. Под ее профессиональную ответственность. Не будь ее,  издательский дом «Тасвир» не договорился бы с АиФом. 
 
Вы читаете дайджест от корки до корки
 
«От корки до корки» это заслуга редактора. Любая газета, в которой интересен каждый квадратный сантиметр. Все ее издания, что она создала, читали именно так  — от названия  до подвала с реквизитами. Она научила нас не ориентироваться на свои вкусы, а думать о читателе, смотреть  на материалы его глазами. Многим редакторам он-лайн газет и каналов  сейчас не хватает этого знания – «мне нравится, и значит, все будут читать».  А вот черта с два.

Но при этом, как ювелир, она  вставляла в этот попсовый шлак истинное и ценное – исподволь воспитывая, кланяясь редким читателям, ждущим разумное, доброе, вечное.
 
Она очень любила,  понимала и ценила истинную поэзию.  Истинную литературу.  Истинную драму. Ее собственные вкусы были тонки и изящны.  Но без трагического излома рук, восторженного пищания  и экзальтированных рыданий. Вот это бабское, что обычно принимают за женственность. Скорее она была миссионером, проповедником в джунглях, который просто  тихонько насаждает свою религию, приучая публику к настоящему. Планомерно, грамотно дозируя, давая отдыхать и успевать соскучиться.
 
Котлеты имени Перпера
 
Да простит меня Михаил Маркович, но диетическую столовую, где Галя отоваривалась каждую неделю, чтобы не готовить, мы назвали в его честь. Большей частью из-за восхитительных рыбных котлет, которыми она нас кормила. Галя не возражала и не вмешивалась в наши странные ассоциации. Мы приходили к ней, и съедали трехдневный запас провианта, — это была операция «Идем к Гале».  Она  сервировала стол и пристально следила за тем, чтобы мы съели все, ею предложенное. Но самое главное было в разговорах, потому что слушать ее было нереальное удовольствие.  У нее была феноменальная профессиональная память, она не поднимала глаза к небу, чтобы вспомнить год или имя. Помнила все мои художественные  тексты, и когда ей было нужно, требовала найти и прислать, потому что «как раз  есть две колонки» и в тему.
Галя не любила бессмысленный визгливый ржач, дешевый бабский прием для привлечения внимания, когда заливаются без причины. Но очень ценила чувство юмора. И сама с совершенно  серьезным видом могла так отжечь, что мы валились под стол. Из  ее истории про Гриню Полкирпича, которого наверняка помнит весь Матбуотчилар 32,  получился  рассказик «Странные люди».
 
У нее был один реализованный чудесный проект «Класс!» и один нереализованный, «Моя газета». Детское издание, в котором были бы собраны все удивительные головоломки, рассказы, изобретения, задачи и загадки. Я верстала сигнальный номер-образец  в фотошопе, чтобы было что показать инвесторам.
 
Шлагбаум
 
Большинство странных фраз  в моем лексиконе – от нее. Я так же изуверски правлю чужой материал, когда просят «посмотреть», так что лучше не давать. В моих карманах тут же начинают бряцать гвоздики, а в руках вырастает молоток. Я нахожу самые обидные слова и сравнения.  Разбор полетов от Галины Александровны  был одновременно восхитительным и унизительным мероприятием. Она разбирала твой поганый текст на составные части, и говорила, почему так нельзя писать, говорить и думать. Галя умела довести до отчаяния. Потому что тираж хорошей газеты не меньше 60 000 экземпляров. Это целый стадион с людьми. И заставлять этот стадион слушать  твою  ересь  — преступление.
Один раз я принесла ей какой-то наспех собранный слащаво-пафосный текст.

— Это не твой текст…- сказала она и опять опустила взгляд  на гранки.
— Мой же… — растерянно сказала я.  — Это я писала.
— Нет, это не твой текст, ты так не могла написать.
И выкинула его в корзину.

Это был жестокий урок. Но тот, кто его не усваивал, так и оставался на обочине профессии, имея в арсенале похвалы дилетантов, добрых друзей и родственников. Сейчас  это были бы лайки и восторженное кудахтанье куриц.  Впасть в тексте в пафос для нее было непростительным. Непростительно было создавать безупречные по грамматике, но мертвые, как тряпки на заборе, тексты. Она называла их протоколами и школьными сочинениями. Все, что не укладывалось в ее  понятие «идеальный текст» было непростительным.  Ее называли слишком принципиальной. Но нет. Просто внутри  нее уровень перфкционизма доходил до самой макушки, и по-другому просто было никак.

Чайка

Ее Ташкент был современным, без деревьев на Сквере, пыльный, скоростной, вечно заплаточно-непредсказуемо меняющийся, и не всегда в лучшую сторону, но свой. Каждый август она уезжала к морю. На сорок дней. Она безумно любила море, и в последний день отпуска заплывала далеко-далеко, с твердым намерением больше никогда не вернуться к берегу. Возвращалась, приложив усилие, море не хотело превращать ее в чайку.
Она спокойно переезжала, ей был не важен офис, главное, чтобы деревянная планка с номерами всегда была при ней. А тот самый заповедный Ташкент, о котором все люди старше сорока так любят плакать, был внутри, спрятан от всех. И только изредка проявлялся короткими трогательными историями. Из ее воспоминания о детстве получился новогодний рассказ «12 месяцев в Романовском дворце».
Очень многие мои эссе держат внутри ее слова и мысли. Очень многие.
  
Галя не только умела ругать, но и потрясающе хвалила. Хвалила так, что у людей вырастали недостающие крылья, отрастали короны,  лавровые венки и непоколебимая уверенность в своих силах. Это был тот шлагбаум, который поднимался по дороге  в профессию, и дальше все зависело от тебя – растерять кредит по лени, промотать на рекламах и малых формах фейсбуковских  постов или же бережно хранить и умножать  умение генерировать образы и облекать их в вербальные платья.
Хвалила ли она меня? Пусть это останется за кадром.
 
Простите и прощайте
 
Самая тяжелая минута  случилась тогда, когда стали прихлопывать лопатой ее могилу. Это было настолько абсурдно, несправедливо и непонятно, что не укладывалось в голове. Еще несколько часов назад  она была в театре, наливала себе чашечку чая, читала книгу, разговаривала  с Маргошкой, одевалась на прогулку и вдруг…  как будто порвалась пленка. Киномеханик щедро отмотал кусок лет в десять-пятнадцать  и торопливо склеил. Лопата, земля, титры.
Конец.

Представила, что она правит мой текст, распечатанный на обратной стороне использованных листов, рисуя на полях только ей одной понятные знаки, запятые, кавычки, тире – в кружочках.  Хорошо, что это просто фантазия. Потому что я хочу сказать то, что никогда не говорила ей при жизни. Мы ее очень любили. Очень. Простите, пожалуйста, Галина Александровна.
 
 Как Галина Александровна продавала Стихи

Ну если люди просят… Почему бы не продать? Сговорились на трех тысячах сумов за книжку. 
Я обзвонила всех своих, кто когда-то спрашивал у меня сборник стихов, все обрадовались, конечно. Кто-то взял несколько штук, уже для своих знакомых и тут, я не помню кто, попросил: «А можно ли, чтобы Александр Аркадьевич расписался на экземплярах?». Получив от Сашки утвердительный ответ, я собрала назад все книжки и пришла в Файнбергам подписывать. Дальше происходило вот что. Александр Аркадьевич замирал с ручкой над открытой книжкой и спрашивал «Кому?»
— Это – Инне Струнниковой…
Файнберг откладывал ручку, откидывался и одаривал меня недоуменным взглядом.
— Ты с ума сошла? Это же Струна! Ты что, с нее деньги взяла? 
-Ну да..
-Отдай обратно! 
Хорошо, делаю себе пометочку — «отдать деньги обратно Инне Струнниковой».
Открывается следующая книжка.
-Это кому?
-Шулепиной…

-Ты с ума сошла? Наташке? За деньги? Верни! 
И дальше, по той же схеме – Кому? Ты с ума сошла? Верни! 

И когда они пришли за своими книжками, то получили обратно свои тысячи. Не брали конечно, но тут уже я говорила – «Что я Файнбергу скажу?»
В общем, большую часть собранных денег пришлось раздать. Дело принципа. Оставалось немножко, тех, слава Богу, кого Файнберг не знал лично…»
 
Полный текст по ссылке https://t.me/insider_uz/150
 
Саша Иванюженко