Исповедь бывшей училки

Система общего образования нуждается в серьезном реформировании, наверное с этим мало кто будет спорить. Говоря о школе и учителях, принято говорить умильно, представляя учащихся такими, какими их представляют на передовицах государственных СМИ. Реальная ситуация в учебных заведениях выходит далеко за пределы методических пособий и учебников для педагогов. Её обходят молчанием на совещаниях в Районо и прочих ведомствах.
 
Дело в учениках и отношениях в обществе, которые изменились настолько быстро и фундаментально, что педагогическая наука осталась где-то далеко позади и, пока, неспособна выдать рекомендации, которые могут решить накопившиеся проблемы.
 
Представляем вниманию читателей исповедь  молодой учительницы и полагаем всем неравнодушным гражданам есть над чем призадуматься.
 
Размышления  подверглись некоторой редакции, которая, не повлияла на суть исповеди.

Помните, как недавно в юридическом колледже студент насмерть зарезал студента?
Так вот, я в том колледже проходила практику юной студенткой четвёртого курса.
Адово место.
 
У меня было три группы, где я вела русский и литературу. В двух группах студенты были как все подростки. Разные, шумные, своенравные. Было трудно, но возможно полностью удовлетворить гостей и наставников по практике.
 
Но была одна группа, куда я заходила как на плаху. Там не учили русский принципиально — мы живём в Узбекистане, хотя в других группах такого не было. Потому что  в этой учился сын декана. Там я узнала, что у многих все уже заранее оговорено, и место в институте, и рабочее место. Они приходили и курили на моей паре. Закидывали ноги на парты. Матерились. Оскорбляли. Игнорировали. А я — я должна была дать то, на чем настаивал учебный план. Любой ценой.
 
Это как новобранцев кидали в ближний бой и «ни шагу назад».
У меня никогда не было и не будет идеальной дисциплины на уроке. Мне важнее интерес и дружелюбие. Но там так было нельзя.
 
Приходил замдекана с проверкой посещаемости. У замдекана всегда при себе была толстая палка, которой он лупил всех, кто пришёл не в форме, без галстука, ну и за все вышеперечисленное — тоже. Сначала я их жалела. А потом тоже захотела такую палку. Иначе с ними было не совладать.
 
Уже тогда мне стало ясно, что стоит их «хурмат». То «уважение», которым они каждую пару встречали меня. Староста говорил «хурмат», а остальные подхватывали – «ассалому алейкум». Ну, или нечто похабное.
 
Я плакала. Я просила помочь наставника по практике. Тогда никто не знал, что мы практиканты, нас представляли как молодых преподавателей. Я обращалась к кураторам.
Но тот факт, что колледж подчинен Министерству юстиции, решал все. Я искала в книге, где описывались методы обучения молодежи в колониях, хоть какой-то способ договориться. Помочь не смог никто. Нас оставили мириться с этим сам на сам.
 
Над моими попытками полюбить этих детей уже стали смеяться подруги.
Я сорвала голосовые связки, исхудала вконец, меня стали мучить кошмары и появилась мигрень, от которой я не могу избавиться до сих пор.
 
Но практика длилась всего один семестр, и я как-то выжила. Понятия о священном долге учителя, трепет перед гостстандартом и желание нести знания были ещё живы. Моя группа из одних девочек плакала, когда я вела последнюю пару. Даже к директору обращались, чтобы меня оставили. И меня позвали, после окончания учёбы. Но здоровье было дороже.
 
На следующий год я устроилась работать в школу, наивно полагая, что там будет легче.
Директор этой школы все время кричала. Это была ее обычная манера общения. Скорые постоянно курсировали между школой и больницей, потому что у учителей, женщин гораздо старше и опытнее меня, отказывали нервы от такого обращения. Сколько их было за год этого ужаса — я не помню.
 
«Знай своё место», — орала она, когда видела, что я сижу на стуле охранника и заполняю журнал посещений. «Сейчас мы посмотрим, насколько ты крутая» — за розовую блузку, которую я надела на субботник. Классические брюки носить было нельзя, только юбки, под которые старшеклассники заглядывали на лестнице. У меня появилась привычка ходить у стен. Там было все, то же самое, те же хамы. Только директор была лютой..
 
На уроке нельзя было присесть. Нельзя было смотреть в глаза. Нельзя было возражать. Нельзя было оправдываться. Только молчать и делать, что велено. Мне дали полную ставку, и как бонус — микроучасток. После уроков я мчалась в магистратуру, и ничего не успевала. Оно и понятно — студентка не имеет права работать на полный оклад.
 
В школе потеряли мою трудовую, я забирала её два года. Позже директора уволили по статье, за расхищение школьного фонда. По слухам, она теперь работает в ГИУ.
 
Во второй школе были отличные и душевные завучи. И такие же дети, которые прекрасно знали, что всё и всех можно купить. Но там мне дали полторы ставки, потому что учителей не хватало. Это 6 уроков 5 дней в неделю. За больничный влетало от завуча.  И нужно было найти себе замену.
 
Я сама платила уборщице и сама делала ремонт. Иначе бы мне не дали отпуск. И всегда, везде нам навязывали то, чего мы, учителя, делать были не должны. Хлопок, уборка территории, какие-то стенды, стенгазеты. Я возразила однажды, не помню, по какому поводу. Завуч наорала, сказала, как это я, малолетняя сыкуха, могу ей перечить, нажаловалась директору, та тоже наорала. Со слюнями. Надвигаясь, как будто хочет ударить…
 
Одна девятиклассница на уроке заявила, что не будет выполнять упражнения, потому что у нее есть связи, а у меня связи как у уборщицы. Я поставила ей трояк за четверть, и она перешла в другой класс. Связей не хватило.
 
В той школе был случай, когда в школьном туалете старшеклассники раздели догола мальчика и фотографировали. Дело замяли, и даже нам не говорили, но «сарафанное радио» сработало.
 
С каждым годом в школах все хуже. Я не поздравляю никого с Днём учителя, это мой день скорби. И учителя молчат. Работают практически бессловесными рабами — и молчат. Даже мои однокурсницы-учителя мне боятся рассказать.
 
Дорогие мои, не молчите. Публичность — один из немногих способов борьбы, который нам оставили.
 
Оригинал исповеди здесь.