Кто вы, доктор?

Редакция Anhor.uz получила письмо от читательницы, потерявшей брата из-за безответственного отношения врачей. Её хождения по кругам медицинской иерархии, обращение в Виртуальную приемную привели ее к трагичесому результату – всюду она встречала равнодушие, формализм и отписки. Публикуя письмо Хазифы Исламджановой, редакция надеется получить комментарии от Министерства здравоохранения Узбекистана.

В одном из своих выступлений Президент Узбекистана Шавкат  Мирзиеев, сказал, что наша медицина больна. Я на своем печальном опыте убедилась в том, насколько он прав.
 
Причина, побудившая меня, рядового человека, не врача по профессии, со скромным достатком, без связей и полезных знакомств написать эти строки, конкретна: 13 марта 2018 года в отделении реанимации Центра экстренной помощи (так называемая 16-я больница) умер мой брат, которому было 53 года. Его уже не вернешь, но, может быть, можно помочь многим другим. Конечно, это не взгляд изнутри, но с очень близкого расстояния.
 
Начало болезни
 
Мой брат жил в Куйичирчикском районе Ташкентской области. Осенью 2017 года у него начались сильные головные боли. Врач районной поликлиники поставил диагноз: воспаление тройничного нерва, назначил лечение. Время шло, ему становилось все хуже.
 
Нестерпимая боль, ни сна, ни аппетита, ни облегчения. Заплыл левый глаз, закрылся, на его месте образовалась твердая шишка. Окулист назначил капли, но это не помогло. В декабре 2017 года брат получил направление в областную глазную больницу.
 
Диагноз и бег по кругу
 
У брата все время держалась температура тела 38 — 40 градусов.  
 
Врач областной глазной больницы, увидев вместо глаза твердую воспаленную шишку, велела срочно отправляться в республиканскую глазную клинику, мол, там у них все есть, они все могут.
 
В республиканской глазной клинике на Кара-камыше мы увидели толпы страждущего люда, снующего из коридора в коридор, и послушно влились в этот поток. Увидев глаз моего брата, врач Ш. Мусаев покачал головой, сказал, что нужна безотлагательная операция, и потом полдня гонял его из одного кабинета (№2) в другой (№5), окончательно лишив последних сил.
 
Потом отправил на консультацию к заведующей отделением экстренной хирургии Халиловой Ф.Б. Та, недолго думая, здесь же, стоя у входной двери в отделение, бросила короткий взгляд на больной глаз, взяла анкету и черкнула:
«флегмона орбиты глаза». Я подумала: понимающий человек, теперь будут лечить.
 
Следующая ее фраза прозвучала, как приказ: «Пройдите МСКТ, проконсультируйтесь у ЛОР врача, нейрохирурга, онколога. Исключите и тогда приходите к нам». Логично, скажете вы, и я поначалу так подумала. На языке вертелись вопросы: почему в, казалось бы, республиканской специализированной клинике не создано условий для обследования больных, почему те должны скитаться по городу, особенно тяжелобольные? И как насчет экстренной помощи? Однако по ее тону было видно: здесь вопросов не задают. Все последующие события показали, что нас просто отшили. Так был запущен бег по кругу.
 
Мы прошли МСКТ в ТашМИ. Там же отнесли снимки в отделение ЛОР, как говорится, «исключать». Профессор спросил меня, не болел ли мой брат гайморитом. Я сказала: может быть, кто знает, я же не врач. Так был поставлен диагноз – гайморит, который потом был уточнен как пансинусит. Из ЛОР отделения Нового ТашМи нас отправили в аналогичное отделение старого ТашМИ.
 
Помощь
 
В отделении ЛОР Старого ТашМИ сделали операцию, длившуюся более двух часов. После операции пригласили на консультацию Халилову Ф.Б. из республиканской глазной клиники, чтобы она осмотрела глаз. Осмотрев, сказала: он же закрыт, что тут сделаешь. Пусть откроется, тогда и будем смотреть. Через две недели после операции брата выписали. Обещали, что и с глазом теперь все будет хорошо. Да не тут-то было. Процесс возобновился.
 
И в частной клинике ПрофМедСервис была сделана эндоскопическая ЛОР операция. Сказали, если в течение двух-трех ближайших дней глаз не откроется, его нужно срочно удалять. Мы вернулись в ЛОР отделение Старого ТашМИ на реабилитацию. В состоянии тяжелейшей депрессии мой брат решил покончить с собой, чтобы, как он потом мне сказал, прервать цепь испытаний, но чудом остался жив. В реанимационном отделении Старого ТашМИ была сделана нейрохирургическая операция по удалению субдуральной гематомы. После здесь дважды остановили у него внутреннее кровотечение. Что касается флегмоны орбиты глаза, то болезнь жила своей жизнью и стремительно развивалась.
 
Поскитавшись вдоволь, мы, наконец, в Институте стоматологии, отделении детской челюстно-лицевой хирургии нашли смельчака, решившегося оперировать глаз. Позже стало ясно, что поосторожничали, нужна была более радикальная мера, поскольку болезнь не отступала. Требовалась срочная госпитализация в многоотраслевой клинике
и операция. Однако ни одна из них не приняла. Видите ли, у них нет для этого условий, хотя те, кто готов был сделать ее, были. Ну не на улице же оперировать?!
 
Маршруты скитаний
 
Проблема была не только в госпитализации, но и постановке правильного диагноза. И то, и другое нам не давалось, и я не могла понять, почему. Возможно, потому, что, как говорится, нет диагноза, нет проблемы! А может, потому, что наличие болезни и больного еще не повод, чтобы бросаться ему на помощь?! Освобожу вас от пересказа деталей, которые, в силу своей однотипности, могут показаться одной большой подробностью. Мы скитались по клиникам и больницам два с половиной месяца. Перемещались из пункта в
пункт практически на собственных ногах, а территории больниц обширны, не говоря уже о расстояниях между клиниками. Частенько, обессилев, брат мой висел у меня на плече.
 
Череда многочисленных МРТ, МСКТ, флюорографий, рентгенов и других анализов, вызывала у меня тревогу, не вредно ли так много. Вообще должна отметить, что обследования для врачей стали чем-то вроде спорта. К результатам они теряют интерес, как только ты приносишь их. Реально же лечат то, что привыкли лечить, и так, как это уже давно привыкли делать. Я уже не говорю о том, какое количество препаратов они назначили, и мы их приобрели в надежде, что во благо. Казалось, лечат наобум, авось, поможет, если не этот, так другой. После смерти моего брата остался мешок выписанных, но не использованных препаратов.
 
Врачи ЛОР отсылали к офтальмологам, мол, это их профиль, те же — обратно. Почему-то у них не принято обсуждать и решать вопросы сообща.
 
Длинная череда консилиумов, цель которых одна: дать решительный отпор «непрошеным посетителям». Наше появление воспринималось ими как вторжение в личное пространство. Ответ был неизменен: не наш больной, идите…идите. Мы уходили, исчерпав свои доводы.
 
Круги медицинской иерархии
 
Следующий виток событий был связан с освоением ступеней медицинской иерархии. Не найдя отклика в упомянутых клиниках, я отправилась в Минздрав.
 
В Минздраве две входные двери. Первая — парадная. В безлюдном вестибюле сидит
милиционер, который отсылает всех ко второй двери, в народную приемную, в конце здания. Народная приемная напомнила осажденную крепость: толпы людей, ища ответа на свои вопросы, названивала по нескольким телефонным аппаратам, выставленным тут же. Одни слезно умоляли, другие — требовали, третьи, разуверившись, угрожали, кто прокуратурой, кто судом… Я тоже позвонила и несколько часов ждала решения вопроса о госпитализации брата.
 
Скажу сразу: ничего не вышло. Видно, ни одну из клиник Минздрав не смог уговорить взять к себе моего брата. И что интересно, клиники самостоятельные, независимые, непроницаемые вотчины, и у Минздрава, похоже, не много рычагов воздействия на них.
 
Следующий мой приход сюда также не дал результатов. Записалась на прием к министру, встретиться не удалось: принимал помощник. От второй попытки отговорили в приемной, по той же причине.
 
Обращение
 
2 марта 2018 года я обратилась в Виртуальную Приемную Президента Узбекистана (письмо за №81075/18). Вежливый голос оператора пробудил во мне надежду. Все было записано с моих слов.
 
Прозвучал его резонный вопрос, почему я так долго тянула с этим обращением? Да, потому, что всегда оставалась надежда, а теперь ее нет.
 
Оператор пообещал включить в разряд срочных обращений. Ответ пришел раньше: 6 марта 2018 года из семейной поликлиники по месту моего жительства явилась патронажная сестра с просьбой написать, что у меня к ним нет претензий. Конечно же, нет, мой брат прописан по другому адресу, да и болезнь его лечат не в поликлинике. Удивилась, как быстро среагировали на местах, потому что буквально через несколько дней пришел ответ из райздрава, слово в слово повторивший содержание моего же письма в поликлинику. Обратилась в виртуальную приемную еще раз и спросила, не
перепутали ли клиники с поликлиникой. Ответили, нет, и посоветовали ждать. Ответ не пришел.

Обратилась в третий раз, опять велели ждать. Через неделю позвонила заведующая отделением экстренной хирургии Республиканской специализированной глазной клиники Халилова Ф.Б., которая слово в слово повторила то, что говорила нам не один раз: их клиника не имеет никаких возможностей лечить сложные заболевания, что она не бог, и поэтому ни в чем не виновата. Означает ли это, что здесь лечат только легкие заболевания и не планируют лечить сложные?! Так надо же было сказать нам это в самом начале! Надо было честно признать это или, взяв на себя ответственность, скооперироваться с теми, кто более профессионален, и вместе с ними решать вопрос, а не гнать нас на улицу под разными предлогами. После пришло письмо из Минздрава, подписанное замминистра, госпожой Боситхановой Э.И., дословно повторившее то, что много раз было сказано мне упомянутой выше Халиловой Ф.Б. В письме изложены вырванные из своего контекста факты, перепутаны сроки, причины и следствия, даты.
 
Последний эпизод в этой истории связан с большим консилиумом, организованным главным офтальмологом Минздрава, выслушавшим меня с пониманием и сочувствием. Пообещал помочь, но не смог. Осталось лишь большое заключение этого консилиума о необходимости срочной госпитализации больного, переданное в Минздрав, которое также осталось без ответа. Круг замкнулся.
 
Вскрытие
 
11 марта 2018 года у моего брата началось третье по счету за последний месяц внутреннее кровотечение. Следует сказать, что кровотечение было не только желудочное, кровь лилась рекой и из больного глаза, и мягких тканей вокруг него. С трудом удавалось остановить. Скорая увезла его в Центр экстренной помощи, где через сутки он скончался.
 
Официальная версия смерти:
Желудочное кровотечение в результате язвы двенадцатиперстной кишки. Я попросила врача, делавшего вскрытие, вскрыть и глаз: что же было с ним на самом деле? Выяснилось: очаг заболевания находился за глазным яблоком. И уже полным ходом гнили кости вокруг левого глаза и ниже. Это и было причиной обильного кровотечения из глаза и постоянно высокой температуры тела, которую мы ежедневно сбивали жаропонижающими средствами, чтобы он мог как-то жить.
 
Вопросы
По большому счету, это, конечно, не разговор о медицине, а о чем-то неизмеримо большем – обесценивании человеческой жизни, человеческого достоинства.
 
Однако в этой истории, кроме человеческого измерения, есть и профессиональное. Почему переполнены коридоры больниц и клиник? Не является ли это следствием того, что врачей, больниц, коек в них много меньше, чем тех, кто нуждается в помощи, и поэтому госпитализация проблематична? Может, это говорит о слабой подготовке врачей, неумении, и/или нежелании решать свои профессиональные задачи, боязни ответственности медицинского учреждения за показатели смертности, в результате чего больные привычно «отфутболиваются»? Не говорит ли это о том, что, казалось бы, известные болезни изменились (ведь все в этом мире течет и изменяется). И вместо того, чтобы изучать эти изменения, закрывают на них глаза или просто не замечают их?
 
Хотя, на первый взгляд, все как будто бы в порядке: медперсонал занят делом, никто не бездельничает. Может, необходимо пересмотреть систему подготовки врачей в высших учебных заведениях для того, чтобы будущий врач имел возможность воочию увидеть то, как выглядит болезнь, научиться отличать одно заболевание от другого, чтобы теория, практика и уроки мастерства шли рука об руку, не прерываясь. Часами сидя в очередях, я слышала жалобы врачей на необходимость заполнять огромное количество бумаг вместо того, чтобы заниматься своими прямыми обязанностями. Думаю, это не причина проблем, а их следствие. Конечно, можно отремонтировать больницы по мировым стандартам, со временем оснастить их новейшим оборудованием.
 
Однако, откуда возьмутся хорошие врачи? Ведь их подготовка, если это не профанация, процесс длительный и многотрудный.
 
И как в этой ситуации быть тем, кто сейчас, в данный момент ждет помощи, и чья единственная жизнь может закончиться только потому, что больные надоели, что своя рубашка ближе к телу, и вообще, зачем искать приключения на свою голову, лучше просто сделать вид, что работаешь?!
 
Хазифа Исламджанова