Карантинные истории. «Домой через карантин»

«Самочувствие меня ещё не подводило», — бодрый голос на другом конце провода принадлежит Павлу Беседину. За ним и другими соотечественниками, которые в середине марта застряли в московском аэропорту «Шереметьево», в социальных сетях и телеграм-канале Insider.uz следили обеспокоенные узбекистанцы. Дорога домой, из Москвы в Ташкент, заняла неполных полтора месяца и пролегла через карантинную зону, инфекционное отделение и центр реабилитации. О перипетиях на пути, выздоровлении от коронавируса и возвращении к обычной жизни наш «Том Хэнкс» рассказал в интервью корреспонденту Anhor.uz.
 
Москва, Шереметьево
 
Как я оказался в Шереметьево? Собирался на выставку Modern Bakery Moscow, открытие которой намечалось на 17 марта. Мероприятие для меня профильное – занимаюсь оказанием консалтинговых услуг в хлебопекарной и кондитерской промышленности. После выставки планировал вернуться в Алматы, поменять багаж с зимнего на весенний и прилететь в Ташкент для проведения своего ежегодного мероприятия в индустрии хлебопечения BSPiK-2020.

 На момент покупки билетов у «Аэрофлота» из Алматы в Москву и обратно ситуация с пандемией в России и у нас только начинала развиваться. За день до вылета организаторы подтвердили, что выставка состоится. 14 марта я прилетел в Москву и получил сообщение об её отмене. Съездил в Калугу к брату. Потом вернулся в столицу, где ждала забронированная заранее гостиница. Пару дней погулял по друзьям, знакомым.

18 марта в 21:05 должен был вылететь в Алматы. Сотрудник Шереметьево, который проверял мои документы, спросил, в курсе ли я, что границы закрыты, и напомнил про трёхчасовую разницу. Ответил, что знаю, что у меня годовая рабочая виза – и получил печать выезда.
 
Когда я прилетел в Алматы, город уже четыре часа был закрыт на карантин. Разбираться с визой никто не стал – спросили про гражданство Казахстана, вид на жительство, которых у меня нет, развернули и тем же рейсом отправили назад в Москву. Пока летел, думал: отсижусь у брата. К моменту, когда самолет приземлился в Шереметьево, Россия временно запретила для иностранцев и лиц без гражданства въезд на территорию страны. Обратился к представителям «Аэрофлота», пограничникам. Они показали на группу граждан Узбекистана и сказали: «Ждите. Скорее всего вас отправят в Ташкент». Так ранним утром 19 марта я с багажом, рассчитанном на четыре дня, поселился в аэропорту Шереметьево. Когда представители посольства Узбекистана узнали мою историю, которая очень похожа на сюжет фильма «Терминал», они прозвали меня «узбекским Томом Хэнксом», параллельно появилась кличка «Абдували Наворский».
 
В группе соотечественников, к которым примкнул, было человек 70-80. Кто-то возвращался домой в Ташкент, большая часть – те, кто работает в Москве – вернулись из Еревана, куда выезжали, чтобы обновить свои визы. Среди них не было людей, которые бежали от коронавируса или безработицы. Наоборот, многие предпочли бы никуда больше не лететь, но выйти из терминала уже не получилось.
 
Когда прошли стадию принятия ситуации, заложниками которой оказались, стали думать, как побыстрее вернуться на родину. Все понимали, что нас закроют на карантин, может, в Ташкенте, Бухаре или Термезе, но на тот момент никто не знал, что это.
 
Панические настроения среди нашего рейса появлялись только тогда, когда отсутствовала информация. Когда есть официальное лицо, которые выходит к народу и говорит: «Ребята, пока нет информации», люди успокаиваются. Нашу ситуацию усугубляло то, что регулярный рейс Москва-Ташкент на наших глазах два дня подряд улетал пустым. Ругались, требовали, на что нам в «Аэрофлоте» отвечали: «Ничего сделать не можем, указаний нет». Потом, когда приехали представители посольства, выяснилось, что Ташкент не мог нас принять, потому что не было карантинной зоны, где могли бы разместить рейс. До этого момента морально было тяжело.
 
В финансовом отношении страха не было. В кошельке по факту 200-250 долларов, на карте казахстанского банка были деньги – попросил друзей перевести. Тенге при переводе конвертировались в рубли, карта в аэропорту работала – в режиме экономии недели две я бы в терминале прожил, несмотря на заоблачные цены. Когда наша группа создала чат в телеграме, чтобы получать и обмениваться хоть какой-то информацией с Ташкентом, наличие карты сыграло свою роль в том, что я стал каким-то предводителем нашего движения: добрые люди стали перечислять нам деньги, а я ходил и покупал на них воду, еду, средства гигиены для женщин. Ажиотажа вокруг масок на тот момент не было – средства защиты носил только персонал. Позже мы маски всё-таки купили, раздали женщинам.
 
Всего добрые люди собрали для нас около 10-15 тысяч рублей. Когда мы подходили к пику своего возмущения, поддержка узбекистанцев, людей со всего мира, которые переводили кто сколько мог, успокаивала, отвлекала на другие дела: мы шли что-то купить, поесть. В Шереметьево есть кафе «Узбечка». Там работают только наши, даже общаются между собой на узбекском. За день до того, как мы начали получать помощь от людей, про нашу ситуацию узнал хозяин кафе и сделал худои. Потом, насколько я понял, на расчётный счёт «Узбечки» поступили деньги (то ли от посольства, то ли от его сотрудников – не возьмусь утверждать), и всех вылетающих в Ташкент покормили три раза.
 
Из Москвы в Ташкент мы вылетели 20 марта в 23:20 по московскому времени. На борту находилось 243 человека.
 
Ташкент, «Назарбек»
 
По прилёту в Ташкент началась самая неприятная часть путешествия. Причина та же – отсутствие информации. Если бы у меня был какой-то режиссёрский талант, я бы снял фильм о нашем возвращении. Чётко помню: прилетели рано утром, ещё даже солнце не встало, хлестал дождь. Пустой аэропорт, пустая полоса. Мы спускались по трапу, и нас тут же обрызгивали дезсредством, от которого на одежде остались жёлтые пятна. Сразу вспомнил фильм «Годзилла», когда стоит оцепление, все в химзащите, и тебя через этот строй масок ведут, как заражённого. Подхожу к столу, над которым даже навеса нет, меня проверяют металлоискателем и забирают телефон, через который поддерживал с миром какую-то связь. На самом деле это был жуткий момент. Картинка происходившего в мозг врезалась: человек в химзащите, маске пишет заглавную букву моей фамилии, на неё падает капля, а он продолжает писать. Потом берёт мой телефон, кладёт на мокрый стол, заворачивает в подписанный конверт и бросает его в чёрный пакет.
 

Нас рассадили по автобусам. Их было порядка пяти. Ещё 20-30 минут сидели в них и ждали. Чего – не понятно. Куда нас везли — не знали. Единственное, в чём на тот момент были уверены – мы сели в аэропорту Ташкента.

 
Когда наша колонна остановилась, спросил у соседа, который сидел у окна, что на воротах написано. Он сказал: «Назарбек». Я окончил ТашИИТ, знаю железнодорожную систему и её возможности, поэтому подумал, что всё должно быть хорошо.
 
Нас расселили по трое, раздали предметы первой необходимости. Два раза в день измеряли температуру, выдали маски. По два-три раза в день в палатах убирались, дезинфицировали. Нас, однозначно, хорошо кормили, но происходило это в столовой в две смены по 120 человек, за каждым столом сидело по восемь. Мы гуляли, играли в нарды, кто-то ходил заниматься на турниках рядом с детской площадкой. Для пансионата это идеальные условия, но мы всё-таки были на карантине. В то же время я понимаю, что на тот момент люди не знали, что делать, кроме того, что ждать 14 дней.
 
В первый же день, 21 марта, сделали первый тест на коронавирус — взяли мазок из носа. Процедура не очень приятная, но терпимая. Сказали, что ответы придут через 5-7 дней. По факту никто ничего не объявлял, ограничивались успокаивающим «всё нормально». Приходилось ходить самим и выуживать информацию. Результаты первых тестов так и узнал – кулуарно. Около 23:00 в «Назарбек» позвонили и сообщили, что есть двое подозрительных. В 02:00 был ещё один звонок: «Готовьте». В ночь этих двоих пассажиров увезли. У того, кто с одним из заболевших контактировал, взяли повторный тест прямо на КПП. В Ташкент не забрали, сказали, что у него всё нормально. 
 
Второй тест сделали 31 марта. Все надеялись, что 7 апреля поедем по домам. К этому времени люди примирились со своим положением, придумали оправдания тому, что у нас забрали паспорта и телефоны. Кому-то удалось оставить мобильные при себе. Так как все друг друга уже знали, пользовались возможностью, чтобы позвонить родственникам, сказать, что сидим, всё нормально, медперсонал и сотрудники «Назарбека» хорошие, приветливые люди. Но утром 6 апреля наш этаж закрыли, никого из комнат не выпускали. В нашу зашли врачи и сказали: «Беседин, с вещами на выход». Я понял, что, наверное, у меня что-то есть. Вместе со мной в вирусологию поехал парень, которого с начала карантина лечили от ангины – его первый тест был отрицательным, как и у меня.
 
НИИ вирусологии
 
По приезду в НИИ вирусологии нам вернули паспорта и телефоны. Нас поселили в палату, рассчитанную на четверых. Пришёл врач, сообщил, что у нас выявлен коронавирус, сказал, чтобы не переживали — будут лечить. В тот же день нас отправили на флюорографию, взяли мазки. О положительных результатах на коронавирус сообщили на следующий день. Начали лечение. Основным действующим веществом были противомалярийные препараты, антибиотики. Пока проходили курс, к нам поступил ещё один пациент, который уже неделю температурил, кашлял. Ему сделали флюорографию, выявили пневмонию и перевели в реанимационное отделение.

На четвёртый день, 10 апреля, нам сделали повторный тест. Мой снова оказался положительным, у соседа – отрицательным. Его на следующий день после очередного отрицательного теста отправили в столичный медицинский центр им. Семашко на реабилитацию. Меня перевели в другую четырёхместную палату, к больным с такой же лёгкой формой.
 
Соседи по палате – это все пациенты, которых я видел, потому что из палаты нас не выпускали. При этом у нас были телефоны, разрешали получать посылки, заказывать еду – отношение со стороны врачей было очень дружелюбным.
 
Многие с «Назарбека», которые уехали потом в контейнерный городок, писали в чате, что лучше бы они тоже заболели и попали в вирусологию. Как человек, который 17 дней провел в карантине, я понимал состояние товарищей по несчастью. Пассажиры с других рейсов попали в относительно хорошие условия, а «назарбековские» — в ту часть городка, которая, как я понял, ещё не была готова, но карантин, как таковой, начался: телефоны не вернули, из контейнеров не выпускали. Это усугубило моральное состояние людей, которые из одной неизвестности перешли в другую. Самое тяжелое в истории с карантином, помимо отсутствия информации – это непредусмотренные ситуации. Я сам после инсульта, и мне постоянно нужны таблетки. Обычно покупаю сразу на месяц-полтора, и это в условиях, когда под боком есть аптека. Вылетая из Москвы, по совету друзей я купил лекарства ещё на месяц. На тот момент даже предположить не мог, что заболею. Когда на 17-й день карантина в «Назарбеке» подумал, что он у меня ещё на 14 дней может продлиться, стало страшновато – кто бы мне привёз таблетки из закрытого города в закрытую зону. Повезло, что у одного из пассажиров были родственники с разрешением на передвижение. Лекарства мне привезли, и стало спокойнее при мыслях, куда я поеду и на сколько.
 
В НИИ вирусологии атмосфера была совершенно другой. По разговорам медсестёр, врачей понял, что они жили в больнице всю смену – 14 дней, потом домой. Так получилось, что я одну неделю отлежал с одной сменой, вторую – с другой. Работают без выходных. Профессионально, чётко, никакой паники, усталости. Каждый день утром и вечером главврач, завотделением и лечащий врач делали обход по палатам. Помимо каких-то медицинских рекомендаций относительно нашего лечения, интересовались самочувствием, рассказывали, как обстоят дела с коронавирусом в стране. Все в масках, очках, защитных костюмах – не понятно, что за человек перед тобой. Запомнил только, как звали заведующих отделениями, в которых лежал: сначала у Малики Аскаровны, потом у Ироды. Фамилии, к сожалению, не знаю.
 
Выписка проходила приятно. Все вышли нас провожать. Маски и очки никто не снимал, но все улыбались – и очевидно, что не через силу. Либо привыкли к ситуации, либо в стране удалось сдержать распространение заболевания, как это не произошло в Испании, Италии и России. У нас не доставляли койки, никто не лежал вповалку в коридорах, не подъезжали жуткие скорые. Когда 18 апреля мы выписывались, врачи сказали, что три дня в НИИ никто не поступал.
 
Центр терапии и медицинской реабилитации (имени Н.А. Семашко)
 
На реабилитацию в центр я поехал после второго отрицательного теста в НИИ вирусологии. Вместе со мной выписали парня из «Назарбека», у которого диагностировали коронавирус после первого теста.
 
Реабилитация, как я понял, нужна, чтобы люди пришли в себя, а врачи окончательно убедились в полном выздоровлении. Там у нас дважды брали мазки. Всего за путешествие меня проверяли около 10 раз, причём брали мазки как из носа, так и из горла. Ожидание результатов в Семашко напомнило «Назарбек» и заставило немного побеспокоиться. В день выписки ходили за медсёстрами, чтобы понять, к чему готовиться. Нас успокаивали, говорили, что последние тесты – контрольные, профилактические. Выяснилось, что ждали приказ, который нужно было передать военным на КПП со списком выписавшихся. После проверки паспортов всех отпустили. Весь медперсонал вышел нас провожать – приятно.

 
Расстроился, что не смог стать донором плазмы с антителами на COVID-19. В центр им. Семашко приезжала бригада Центра переливания крови. Опросили всех желающих сдать кровь, у согласных взяли образцы для анализа. Меня из-за двух перенесённых инсультов отправили отдыхать – объяснили, что хоть протокола по коронавирусу нет, но есть требования протокола донорства, и по ним я не подхожу.
 
Отношение к коронавирусу и тому, что вокруг него происходит, изменилось. Рад, что переболел практически бессимтомно.Сейчас я уже понимаю, что никого не могу заразить и заболеть снова, как говорят медики. Смог успокоить пожилую маму, на которую каждый день из телевизора выливаются новости про тысячи умирающих. Показал справку, что не заразный (смеётся).
 
Группа в телеграме по-прежнему существует. Только там началась обычная жизнь с вопросами «когда закончится карантин», «когда откроют границы». Много хороших знакомых появилось. Через два дня после выписки, как отдышался, с некоторыми созвонился. Сейчас люди наслаждаются домом: можно выйти на улицу, купить продукты в супермаркете или на базаре, заказать еду. А я устраиваю свой быт — минимум три месяца буду в Ташкенте, нужно обживаться.  
 
Записала Виктория Абдурахимова
Фото Павла Беседина