Палки с гвоздями

Бабушка моя жила в глубокой тишине. Абсолютной. Вокруг шум, гам, орут дети, просят сиську, хотят на горшок, а ей не слышно ничего — она была совсем глухая. Но разговор поддержать всегда умела. Понимала по губам, по выражению лица, а когда была совсем засада с толкованием — ей писали слова на листочке. Счастливейшая была женщина: муж суровый, но временами добрый, красавцы-сыновья, один умнее другого, и, конечно, внуки – я и брат.


А раньше, еще до революции 17 года, бабушка пела в церковном хоре – это потом у нее лопнула перепонка, подробностей не знаю, была мала и абсолютно медицински неграмотна. Так что слух у нее был идеальный, она и в полной глухоте заводила порой рулады чистейшей воды. Читала бабушка много – а что вы хотели, когда в телевизоре только картинка? При трех классах какой-то неведомой церковно-приходской школы писала грамотно и стебалась над дедом, который любил банки с собственноручно законсервированными продуктами надписывать. «Ворения» — значилось на бумажке, обнимающей банку и прихваченной резиночкой. Происхождение «ворения» было неважным, сладко – и все тут.


Дедушка с бабушкой чуть не стали врагами народа, когда бабушка стащила мешок муки из колхоза в самом центре Воронежской области, чтобы кормить плюшками многочисленных своих братьев и сестер, которые пухли от голода, а некоторые даже «мёрли». До тюрьмы и лагерей дело не дошло — собрав манатки и «струмент», молодожены сбежали в Ташкент, поселились в какой-то конуре, а потом перетащили к себе поближе всю свою выжившую в Воронежской области родню. И зажили.

Дедушка часто уезжал куда-то на поезде, скорее всего, в Москву, и привозил гостинцы, из которых память четко помнит куклу — настоящую немецкую с голубыми волосами Мальвину. Она пережила три свадьбы, разъезжая на капоте машины в кружевном свадебном сарафане, и даже игрища двух племянниц. Дедушка говорил, что работает кочегаром, но его шинель и кобура говорили о чем-то опасном, и мы с бабушкой на всякий случай ради приличия переживали за него. Потом он ушел на пенсию.
И тогда стали бабушка с дедушкой подпольными бизнесменами: «тянули» тюль и «паутинки». Были у них палки с гвоздями, я их очень боялась в детстве: брус, через одинаковые промежутки весь усеянный гвоздями кверху шляпками. Разной длины были палки, под размер тюли и паутинок. Тряпки эти чисто стирались и в мокром виде нанизывались суровыми нитками вдоль периметра, а потом натягивались на готовый каркас из палок с гвоздями. Тюль при этом обильно крахмалилась, в итоге получалось идеально чистое и ровное полотно, готовое к повешению на карниз.

Бизнес нелегкий, зато прибыльный, поэтому были бабушка с дедушкой весьма зажиточными гражданами, кулаками даже, или буржуями, как называли их за глаза некоторые советские люди, которые сами и носили им тюли-паутинки. А еще дед стегал «одеялы» и имел клиентуру внутри и далеко за пределами кольцевой дороги. Я уж молчу про то, что был он нехилым плотником, его табуретка нынче стала пуфиком в моем коридоре. Жива.
 Дедушка с бабушкой каждое воскресенье вставали в пять утра (в остальные дни дрыхли до шести). Но в воскресенье – нельзя: в гости приедут дети с внуками. Поэтому в шесть ноль-ноль манты налеплены, оливье нарезано, бульон для борща сварен, оставалось только заправить и подавать на стол. Холодец с субботы стоял в холодильнике в ожидании своего часа. Час пробивал ровно в десять, такой поздний завтрак с перетеканием в ужин.


Бабушка с дедушкой ворчали друг на друга, но бабушка не слышала укоров деда, а также его ответов на свои претензии, поэтому все заканчивалось миром. Они готовили самый вкусный в мире борщ, жарили необыкновенную картошку, — такую никому не удалось воспроизвести, пекли пирожки и блины, каких свет не видывал, и «катлеты» с ладонь дедову — дружно и вместе. Бабушка обвязывала всех с ног до головы, а дедушка послушно мотал клубки. Еще меня воспитывали: «Ты не ходи с мальчишками к гаражам, спортют», — говорила бабушка, когда очередной жених возникал на пороге. И я делала вид, что не хожу.


Они жили долго и счастливо, пока бабушка не умерла. Дед хлопотал со всеми наравне, а когда все всё уладили, я принесла ему ужин. Дед ел, жевал, с трудом глотал, а по щекам его непрерывно текли слезы. Он их утирал молча кулаком, громко дышал, а потом его прорвало: «Я, говорит, не пойму, как теперь дальше чё. С восемнадцатого года с бабкой вместе. Нашел сапог кирзовый на антресоли, новый совсем, взял бритвочку, думаю: чикну по венам, а руку в сапог, чтоб кровью кругом не запачкать. А потом думаю: чё, да как? ведь схоронить бабку сначала нады». 
Бабушка с дедушкой умерли в один день, как вы понимаете. То, что дед протянул еще полгода — оно не считается. Ведь с восемнадцатого года вместе, и никогда надолго не расставались, не считая дедушкиных командировок за куклой и гостинцами. 
Така любовь. Без голубей. Зато с гвоздями.

Наталья Кричагина